Verses and Versions(breadcrumbs are unavailable)

The Return of Pushkin

«. . .Вновь я посетил. . .» “…Vnov’ ya posetíl…”
     The Return of Pushkin  
   
               . . .Вновь я посетил                …Vnov’ ya posetíl
тот уголок земли, где я провел Tot ugolók zemlí, gde ya provyól
изгнанником два года незаметных. Izgnánnikom dva góda nezamétnïh.
Уж десять лет ушло с тех пор, и много Uzh désyat’ let ushló s teh por — i mnógo
переменилось в жизни для меня, Peremenílos’ v zhízni dlya menyá,
и сам, покорный общему закону, — I sam, pokórnïy óbshchemu zakónu,
переменился я, — но здесь опять Peremenílsya ya — no zdes’ opyát’
минувшее меня объемлет живо — Minúvshee menyá ob’émlet zhívo,
и кажется, вечор еще бродил I, kázhetsya, vechór eshchyó brodíl
я в этих рощах. Ya v étih róshchah.
   
               Вот опальный домик,                  Vot opál’nïy dómik,
где жил я с бедной нянею моей. Gde zhil ya s bédnoy nyáneyu moéy.
уже старушки нет, уж за стеною Uzhé starúshki net — uzh za stenóyu
не слышу я шагов ее тяжелых, Ne slíshu ya shagóv eyó tyazhyólïh,
ни кропотливого ее дозора, Ni kropotlívogo eyó dozóra,
а вечером при завываньи бури, A vécherom pri zavïván’i búri,
ее рассказов, мною затверженных Eyó rasskázov, mnóyu zatverzhyónnïh
от малых лет, но никогда не скучных. Ot málïh let, no nikogdá ne skúchnïh.
Вот холм лесистый, над которым часто Vot holm lesístïy, nad kotórïm chásto
я сиживал недвижим — и глядел Ya sízhival nedvízhim — i glyadél
на озеро, воспоминая с грустью Na ózero, vospomináya s grúst’yu
иные берега, иные волны. . . Inïe beregá, inïe vólnï…
Меж нив златых и пажитей зеленых Mezh niv zlatïh i pázhitey zelyónïh
оно, синея, стелется широко: Onó, sinéya, stéletsya shiróko;
через его неведомые воды Cheréz egó nevédomïe vódï
плывет рыбак и тянет за собой Plïvyót rïbák i tyánet za sobóy
убогой невод. По брегам отлогим Ubógiy névod. Po bregám otlógim
рассеяны лачуги; там за ними Rasséyanï derévni — tam za ními
скривилась мельница, насилу крылья Skrivílas’ mél’nitsa, nasílu krïl’ya
ворочая при ветре. . . Voróchaya pri vétre…
   
                    На границе                     Na granítse
владений дедовских, на месте том, Vladéniy dédovskih, na méste tom,
где в гору подымается дорога, Gde v góru podïmáetsya doróga,
изрытая дождями, три сосны Izrítaya dozhdyámi, tri sosní
стоят — одна поодаль, — две другие Stoyát — odná poódal’, dve drugíe
друг к дружке близко. Здесь, когда их мимо Drug k drúzhke blízko, — zdes’, kogdá ih mímo
я проезжал верхом при свете лунном, Ya proezzhál verhóm pri svéte lúnnom,
знакомым шумом шорох их вершин Znakómïm shúmom shóroh ih vershín
меня приветствовал. По той дороге Menyá privétstvoval. Po toy doróge
теперь поехал я и пред собою Tepér’ poéhal ya i pred sobóyu
увидел их опять. Они все те же, Uvídel ih opyát’. Oní vsyo te zhe,
все тот же их, знакомый уху шорох, Vsyo tot zhe ih, znakómïy úhu shóroh —
но около корней их устарелых, No ókolo kornéy ih ustarélïh
где некогда все было пусто, голо, (Gde nékogda vsyo bïlo pústo, gólo)
теперь младая роща разрослась, Tepér’ mladáya róshcha razroslás’,
зеленая семья; кусты теснятся Zelyónaya sem’yá; kustï tesnyátsya
под сенью их, как дети. А вдали Pod sén’yu ih kak déti. A vdalí
стоит один угрюмый их товарищ, Stoít odín ugryúmïy ih továrishch,
как старый холостяк, и вкруг него Kak stárïy holostyák, i vkrug negó
по-прежнему все пусто! Po-prézhnemu vsyo pústo.
   
               Здравствуй, племя                Zdrávstvuy, plémya
младое, незнакомое! не я Mladóe, neznakómoe! ne ya
увижу твой могучий поздний возраст, Uvízhu tvoy mogúchiy pózdniy vózrast,
когда перерастешь моих знакомцев Kogdá pererastyósh’ moíh znakómtsev
и старую главу их заслонишь I stáruyu glavú ih zaslonísh’
от глаз прохожего. Но пусть мой внук Ot glaz prohózhego. No pust’ moy vnuk
услышит ваш приветный шум, когда, Uslïshit vash privétnïy shum, kogdá,
с приятельской беседы возвращаясь, S priyátel’skoy besédï vozvrashcháyas’,
веселых и приятных мыслей полон, Vesyólïh i priyátnïh mïsley pólon,
пройдет он мимо вас во мраке ночи Proydyót on mímo vas vo mráke nóchi
и обо мне вспомянет. . . I obo mne vspomyánet.
   
                         В разны годы                          V ráznï gódï
под вашу сень, Михайловские рощи, Pod váshu sen’, Miháylovskie róshchi,
являлся я. Когда вы в первый раз Yavlyálsya ya! Kogdá vï v pérvïy raz
увидели меня, тогда я был Uvídeli menyá, togdá ya bïl
веселым юношей. Беспечно, жадно Vesyólïm yúnoshey. Bespéchno, zhádno
я приступал лишь только к жизни; годы Ya pristupál lish’ tól’ko k zhízni; gódï
промчалися — и вы во мне прияли Promchálisya — i vï vo mne priyáli
усталого пришельца. Я еще Ustálogo prishél’tsa; ya eshchyó
был молод, но уже судьба Bïl mólod, no uzhé sud’bá
меня борьбой неравной истомила; Menyá bor’bóy nerávnoy istomíla;
я был ожесточен. В уныньи часто Ya bïl ozhestochyón! V unïn’i chásto
я помышлял о юности моей, Ya pomïshlyál o yúnosti moéy,
утраченной в бесплодных испытаньях, Utráchennoy v besplódnïh ispïtán’yah,
о строгости заслуженных упреков, O strógosti zaslúzhennïh upryókov,
о дружбе, заплатившей мне обидой O drúzhbe, zaplatívshey mne obídoy
за жар души доверчивой и нежной — Za zhar dushí dovérchivoy i nézhnoy —
и горькие кипели в сердце чувства. . . I gór’kie kipéli v sérdtse chúvstva.

1835

From: M.L. Gofman, “Posmertnïe stihotvoreniya Pushkina (1833-1836 gg.)” in Pushkin i ego sovremenniki. Materialï i issledovaniya, XXXIII-XXXV ([St.] Petersburg: Rossiyskaya Gosudarstvennaya Akademicheskaya Tipografiya, 1922), 392-400. In “The Return of Pushkin” VN makes extensive use of Pushkin’s drafts no longer reproduced within the body of the poem (cf. Vengerov IV: 38-39 and Gofman 1937: 269-70; Blagoy/Bondi III [1]: 399-400, [2]: 995-1008).

Search

Pages